Через мгновение все измениться. Хотя нет - сейчас )
Отрывок из Главы I
КОШКИ и как они умеют знакомиться
Утро – свет заставляет прикрыть глаза. Ну и хорошо, что не темнота: в такое время она пугает, а страх… он способен и на твое убийство.
И тихая мелодия, так напоминающая прошлое, и детство… с теми «добрыми» музыкальными шкатулками, своими нежными нотами способна пробудить чутким слухом все сознание, составляет которое куча ненужного, и боль просыпается вместе с ним.
«Это все как-то не так, как я хочу, не по-сказочному, и все потому, что боль… она просто разрывает»… - это твои мысли.
Кирилл – это твое имя, а память любит играться не с тобой, а тобой.
«Ничтожество» - констатирует внутренний голос, и ты улыбаешься: когда кто-то внутри постоянно повторяет это слово, понимаешь, что если и ты – оно, то много тех, кто воплощает собой это слово, но что может быть ниже ничего?
Попытка оторвать голову от подушки заканчивается ничем: сила воли – это не твое.
«Так не хочется вставать»… - твои мысли, но одно-единственное воспоминание заставило бы тебя вскочить и при смерти.
Катя – имя, которое наполняет что-то внутри теплом.
Катя – имя, которое показывает, что есть счастье.
Потому это и имя всего из четырех букв, что столь прекрасно на слух. Катя.
Ну, еще и просто, возможно, любимое имя, и потому о той, кто его носит, сознание, а точнее сердце, а может и душа, не просто попросит, а заставит не переставать думать ни на секунду, беспокоиться, и вспоминать те мгновения счастья, которые так прекрасны, и те мгновения, что только будут, и потому имя Катя, – кроме того, и счастливое имя.
Любимое? Счастливое? Возможно. Но ты боишься – ты многого боишься, - что это любовь…
- Катя…
«Тик-так» - это будильник закончил играть, а точнее та самая зачаровывающая мелодия.
Смерть призывает страх…
- Ня.
И приходит кошка.
«Такое чудо» - думаешь ты, встаешь, улыбаясь, и твоя улыбка лишь шире, шире в стремлении разорвать мимические мышцы. Боль уходит – улыбка способна на многое, притягивая или отталкивая в зависимости от того, как она вошла в гости, а гость их нее всегда замечательный.
Ты гладишь кошку. Она такая пушистая… Ты ее любишь, и сгонять ее так не охота – так бы и продолжал этот момент, растягивая… растягивая… растягивая…
Но не до этого!
Последний раз проведя по шерстке кошки, ты откидываешь ее в сторону, и она отлетает на мягкую, сколь и ее шерсть, постель, и вторая именно ее, хоть она и предпочитает спать с тобой, словно беспокоится, что тебе будет одиноко, словно ощущает, что тебе может быть холодно, и не хочет этого.
Посмотрев на нее, включаешь нечто тяжелое на компьютере, включенном чуть раньше, который ты и используешь преимущественно для прослушивания песни за песней, и – момент! – ты смотришь в зеркало в ванной, опершись на раковину в раскрепощении тяжелой песней, - это привычка.
Светлые волосы, почти ниспадающие на плечи, – многие о них мечтают; глаза… - они столь необычны и не только по внутреннему свету, но и потому, что левый – серо-голубой, а правый – карий; твоя улыбка способна очаровать многих; в левом ухе весит пара металлических колечек, на нижней же губе с правой стороны – одно, как будто еще более украшающее улыбку, – и в этом весь ты.
Но больше, больше, чем может сказать внешность, тайну раскрывают несколько слов – произнесенные случайно, они попали в точку: «ты словно что-то постоянно замышляешь»…
И сейчас ты выполняешь свое твердое плавило - встал поутру, умылся, привел себя в порядок. Быть может, это и не твое правило, но многие же во многом и едины, и, быть может, какой-то человек «где-то» там или невероятно близко, начинает утро в точности, как и ты. Веришь?.. Не будешь верить, не исключая, всем – не поверишь и себе, а если и поверишь, – и такое может быть, - то ответь, какое удовольствие в том, чтобы верить лишь себе?
Первое-начало готово, – возможно, и самое сложное для некоторых, – осталось умыться и привести себя в порядок. Трусы – в сторону, как и кошку чуть-чуть ранее, и выполняем сразу и второе, и третье…
Пока совсем близко играет нечто тяжелое, ты улыбаешься, но это было бы просто, тем более в твоем случае, если бы ты не улыбался, стоя, в то время как вода столь холодна, что просыпается клетка за клеткой, а накаченное тело кричит от накатывающихся волн – и свежесть двигает к свершениям, силы бьют ключом, а ты с улыбкой слушаешь все ту же тяжелую музыку.
Ты проснулся. Ура! Можешь похлопать себя по плечу, если есть настроение – сейчас же оно есть, да?
«Тут-тук» - это бьется сердце, потому что ты сейчас не в ванной – ты в светлой одежде, в которой все равно достаточно темного, за компьютером, уставившись в монитор, со стаканом кофе и сигаретой, которые ты так любишь.
Хотя ты любишь многое в этом мире, но в отношении «некоторого» признаешься не моментально, а чуть… совсем чуть-чуть позже.
Открываешь окно, в которое попадает свет, - и первая затяжка, сопровождаемая тем, как внутрь протекает кофе наравне с дымом, который затем кружит в весеннем воздухе, соединяясь со светом, и уносит тебя в новые ощущения, которые столь прекрасны… Он кружит в этом воздухе, в то время как из колонок кто-то поет мелодичную песню, и ты закрываешь глаза, делая новый затяг, - это поистине сказочное сочетание, а сказки ты любишь.
Но просто сидеть, как сидят обычные люди, - не тема, и ты встаешь. Пора. Пора встретиться с моментом, полным счастья, тет-а-тет, но некоторым и это слабо, но не тебе.
Зачем бояться счастья?
«Страх сводит с ума!» - глаза автоматически открываются от внезапности…
- Проклятый голос, - шепчешь ты, и, допив кофе, встаешь – ты и так хотел это сделать.
Посмотрев в коридоре на стоявшие на столике часы, которые говорят о близости к назначенному времени, ты тушишь сигарету, которую докурил. Хотя, что еще могут показывать часы, кроме времени, что так быстротечно?..
Но не они привлекли его внимания. Стало так тепло на душе, а все потому, что волшебные глаза поймали волшебство, созданное, как и все, мыслями, но в данном случае и чувствами. И вещи способны напоминать о счастливом… У часов покоилось нечто сказочное, по-настоящему сказочное – дракон из розовых нитей, которые опирались на японские палочки. Сотворенный настолько эффектно, он приводил в, и казалось, - всего мгновение! – и он полетит: любовь способно оживить и не такие вещи в нашем воображении.
Твоя кошка подошла к тебе и посмотрела, как и ты, на мифическую модель. Она почему-то любит часами смотреть на нее.
С сигаретой в губах ты наливаешь молоко, но не себе – ясно кому, и кошка послушно пьет.
Чуть-чуть, и ты стоишь в стремлении уйти, – затяжка, дым наружу, и вот твой взгляд вновь опускается на кошку, которая смотрит на дракона. Музыка уже не играет, и потому твои слова слышны так отчетливо сквозь тишину:
- О чем ты думаешь? – шепчешь ты, но знаешь, что ответа не получишь, и отворачиваешься.
«Псих на встречу с психом вышел» - поет голос внутри комментарий, и стоит упомянуть, у него есть талант, и это раздражает.
- Ня, - произносится за твоей спиной и, вновь обратив глаза к этому животному, которому, ты чуть раньше налил молоко, выходишь, так и не поняв, что это ответ, пропитанный чувствами, которым часто не уделяют внимания, и ты так и не понял, что это именно ответ, так как это – сказка…
И тихая мелодия, так напоминающая прошлое, и детство… с теми «добрыми» музыкальными шкатулками, своими нежными нотами способна пробудить чутким слухом все сознание, составляет которое куча ненужного, и боль просыпается вместе с ним.
«Это все как-то не так, как я хочу, не по-сказочному, и все потому, что боль… она просто разрывает»… - это твои мысли.
Кирилл – это твое имя, а память любит играться не с тобой, а тобой.
«Ничтожество» - констатирует внутренний голос, и ты улыбаешься: когда кто-то внутри постоянно повторяет это слово, понимаешь, что если и ты – оно, то много тех, кто воплощает собой это слово, но что может быть ниже ничего?
Попытка оторвать голову от подушки заканчивается ничем: сила воли – это не твое.
«Так не хочется вставать»… - твои мысли, но одно-единственное воспоминание заставило бы тебя вскочить и при смерти.
Катя – имя, которое наполняет что-то внутри теплом.
Катя – имя, которое показывает, что есть счастье.
Потому это и имя всего из четырех букв, что столь прекрасно на слух. Катя.
Ну, еще и просто, возможно, любимое имя, и потому о той, кто его носит, сознание, а точнее сердце, а может и душа, не просто попросит, а заставит не переставать думать ни на секунду, беспокоиться, и вспоминать те мгновения счастья, которые так прекрасны, и те мгновения, что только будут, и потому имя Катя, – кроме того, и счастливое имя.
Любимое? Счастливое? Возможно. Но ты боишься – ты многого боишься, - что это любовь…
- Катя…
«Тик-так» - это будильник закончил играть, а точнее та самая зачаровывающая мелодия.
Смерть призывает страх…
- Ня.
И приходит кошка.
«Такое чудо» - думаешь ты, встаешь, улыбаясь, и твоя улыбка лишь шире, шире в стремлении разорвать мимические мышцы. Боль уходит – улыбка способна на многое, притягивая или отталкивая в зависимости от того, как она вошла в гости, а гость их нее всегда замечательный.
Ты гладишь кошку. Она такая пушистая… Ты ее любишь, и сгонять ее так не охота – так бы и продолжал этот момент, растягивая… растягивая… растягивая…
Но не до этого!
Последний раз проведя по шерстке кошки, ты откидываешь ее в сторону, и она отлетает на мягкую, сколь и ее шерсть, постель, и вторая именно ее, хоть она и предпочитает спать с тобой, словно беспокоится, что тебе будет одиноко, словно ощущает, что тебе может быть холодно, и не хочет этого.
Посмотрев на нее, включаешь нечто тяжелое на компьютере, включенном чуть раньше, который ты и используешь преимущественно для прослушивания песни за песней, и – момент! – ты смотришь в зеркало в ванной, опершись на раковину в раскрепощении тяжелой песней, - это привычка.
Светлые волосы, почти ниспадающие на плечи, – многие о них мечтают; глаза… - они столь необычны и не только по внутреннему свету, но и потому, что левый – серо-голубой, а правый – карий; твоя улыбка способна очаровать многих; в левом ухе весит пара металлических колечек, на нижней же губе с правой стороны – одно, как будто еще более украшающее улыбку, – и в этом весь ты.
Но больше, больше, чем может сказать внешность, тайну раскрывают несколько слов – произнесенные случайно, они попали в точку: «ты словно что-то постоянно замышляешь»…
И сейчас ты выполняешь свое твердое плавило - встал поутру, умылся, привел себя в порядок. Быть может, это и не твое правило, но многие же во многом и едины, и, быть может, какой-то человек «где-то» там или невероятно близко, начинает утро в точности, как и ты. Веришь?.. Не будешь верить, не исключая, всем – не поверишь и себе, а если и поверишь, – и такое может быть, - то ответь, какое удовольствие в том, чтобы верить лишь себе?
Первое-начало готово, – возможно, и самое сложное для некоторых, – осталось умыться и привести себя в порядок. Трусы – в сторону, как и кошку чуть-чуть ранее, и выполняем сразу и второе, и третье…
Пока совсем близко играет нечто тяжелое, ты улыбаешься, но это было бы просто, тем более в твоем случае, если бы ты не улыбался, стоя, в то время как вода столь холодна, что просыпается клетка за клеткой, а накаченное тело кричит от накатывающихся волн – и свежесть двигает к свершениям, силы бьют ключом, а ты с улыбкой слушаешь все ту же тяжелую музыку.
Ты проснулся. Ура! Можешь похлопать себя по плечу, если есть настроение – сейчас же оно есть, да?
«Тут-тук» - это бьется сердце, потому что ты сейчас не в ванной – ты в светлой одежде, в которой все равно достаточно темного, за компьютером, уставившись в монитор, со стаканом кофе и сигаретой, которые ты так любишь.
Хотя ты любишь многое в этом мире, но в отношении «некоторого» признаешься не моментально, а чуть… совсем чуть-чуть позже.
Открываешь окно, в которое попадает свет, - и первая затяжка, сопровождаемая тем, как внутрь протекает кофе наравне с дымом, который затем кружит в весеннем воздухе, соединяясь со светом, и уносит тебя в новые ощущения, которые столь прекрасны… Он кружит в этом воздухе, в то время как из колонок кто-то поет мелодичную песню, и ты закрываешь глаза, делая новый затяг, - это поистине сказочное сочетание, а сказки ты любишь.
Но просто сидеть, как сидят обычные люди, - не тема, и ты встаешь. Пора. Пора встретиться с моментом, полным счастья, тет-а-тет, но некоторым и это слабо, но не тебе.
Зачем бояться счастья?
«Страх сводит с ума!» - глаза автоматически открываются от внезапности…
- Проклятый голос, - шепчешь ты, и, допив кофе, встаешь – ты и так хотел это сделать.
Посмотрев в коридоре на стоявшие на столике часы, которые говорят о близости к назначенному времени, ты тушишь сигарету, которую докурил. Хотя, что еще могут показывать часы, кроме времени, что так быстротечно?..
Но не они привлекли его внимания. Стало так тепло на душе, а все потому, что волшебные глаза поймали волшебство, созданное, как и все, мыслями, но в данном случае и чувствами. И вещи способны напоминать о счастливом… У часов покоилось нечто сказочное, по-настоящему сказочное – дракон из розовых нитей, которые опирались на японские палочки. Сотворенный настолько эффектно, он приводил в, и казалось, - всего мгновение! – и он полетит: любовь способно оживить и не такие вещи в нашем воображении.
Твоя кошка подошла к тебе и посмотрела, как и ты, на мифическую модель. Она почему-то любит часами смотреть на нее.
С сигаретой в губах ты наливаешь молоко, но не себе – ясно кому, и кошка послушно пьет.
Чуть-чуть, и ты стоишь в стремлении уйти, – затяжка, дым наружу, и вот твой взгляд вновь опускается на кошку, которая смотрит на дракона. Музыка уже не играет, и потому твои слова слышны так отчетливо сквозь тишину:
- О чем ты думаешь? – шепчешь ты, но знаешь, что ответа не получишь, и отворачиваешься.
«Псих на встречу с психом вышел» - поет голос внутри комментарий, и стоит упомянуть, у него есть талант, и это раздражает.
- Ня, - произносится за твоей спиной и, вновь обратив глаза к этому животному, которому, ты чуть раньше налил молоко, выходишь, так и не поняв, что это ответ, пропитанный чувствами, которым часто не уделяют внимания, и ты так и не понял, что это именно ответ, так как это – сказка…
* * *
Ты идешь… в то время как люди ходят вокруг туда-сюда, как заведенные болванчики, какими они во многом и являются.
Ты идешь и слушаешь музыку… И хорошо: ты не любишь стоять, сидеть, не двигаться и… ждать. Ты – не исключение: многим нравится бежать в пустоту, как тем же самым болванчикам.
Ты идешь, слушаешь музыку и думаешь, как будешь ждать ее, заполняя эти минуты в наступлении момента, который только будет, но будет точно, счастливыми мыслями, - это такое удовольствие!
Ты идешь, слушаешь музыку, думаешь и не куришь, потому что момент ожидания скоро, но во время него ты будешь ожидать не кого-то, а ее, именно ее, и при ее присутствии, хоть сейчас и лишь призрачном, это было глупо – она не любила столь милый до вредности способ расслабления, а он не хотел ее расстраивать.
Встреча совсем близко, и сейчас кажется, что вчерашний день – ничто, вчерашний день, который ты провел в беспокойстве из-за того, что не встретился с ней, – странно, какой-то день, который так молниеносен, вчера полз невыносимо долго, как будто время хотело показать ему, какова цена любви, показать, какова величина боли, в которой он мог потеряться, а потом унести с собой того, кем он был.
Но сегодня – не вчера, и твое сердце сладко забилось от осознания этого, именно сладко, а ты любишь сладости, - если у тебя нет на них аллергии, то зачем их не насладиться ими?
Ты идешь… и смотришь на памятник Шекспиру.
И вот она… она – воплощение чистоты, и не только, но и, очень возможно, всего хорошего, всего того, чего нет у тех, кто не верит в сказки!
Катя сидит прямо над памятником, и рассматривает облака на этом голубом небе, которое и тебя способно привести в восторг.
Светлые волосы, как и у тебя, только чуть длиннее; зеленые глаза под очками, в которых отражается вся доброта того, что внутри; и невероятно приятная на глаз фигура, которую облегает розоватое платье, но не настолько розовое, чтобы начинало тошнить от наличия только этого цвета, - на ней было розоватое платье, в котором она столь прекрасна, – хорошо, что этой весной тепло, иначе бы он не смог вовремя увидеть всей этой красоты.
Катя словно чувствует, что ты пришел, медленно опускает взгляд, но видит нечто, что выше облаков в ее глазах, и на ее лице появляется улыбка. И, заметив друг друга, вы бежите навстречу, чтобы заключить в объятия и поцеловать губы, которые словно просят этого…
- Привет, - тихо шепчет она, и ты вновь нежно целуешь ее.
Отпускать не хотелось: ты так скучал!
- Вчерашний день был кошмаром…
- Странно, я хотела сказать тоже самое, - говорит она, и ее смех, который разносит тепло по тебе, заставляет и тебя помимо воли улыбнуться, а сопротивляться подобному влиянию и не хочется – ее влияние ты теперь принимаешь по-любому, каким бы оно ни было, ты точно знаешь, что оно придется по вкусу.
Она вновь прижимается к тебе, и ты, улыбнувшись, гладишь ее прямо как котенка… - котенка, который весь твой, и только твой…
«…»
Ты идешь и слушаешь музыку… И хорошо: ты не любишь стоять, сидеть, не двигаться и… ждать. Ты – не исключение: многим нравится бежать в пустоту, как тем же самым болванчикам.
Ты идешь, слушаешь музыку и думаешь, как будешь ждать ее, заполняя эти минуты в наступлении момента, который только будет, но будет точно, счастливыми мыслями, - это такое удовольствие!
Ты идешь, слушаешь музыку, думаешь и не куришь, потому что момент ожидания скоро, но во время него ты будешь ожидать не кого-то, а ее, именно ее, и при ее присутствии, хоть сейчас и лишь призрачном, это было глупо – она не любила столь милый до вредности способ расслабления, а он не хотел ее расстраивать.
Встреча совсем близко, и сейчас кажется, что вчерашний день – ничто, вчерашний день, который ты провел в беспокойстве из-за того, что не встретился с ней, – странно, какой-то день, который так молниеносен, вчера полз невыносимо долго, как будто время хотело показать ему, какова цена любви, показать, какова величина боли, в которой он мог потеряться, а потом унести с собой того, кем он был.
Но сегодня – не вчера, и твое сердце сладко забилось от осознания этого, именно сладко, а ты любишь сладости, - если у тебя нет на них аллергии, то зачем их не насладиться ими?
Ты идешь… и смотришь на памятник Шекспиру.
И вот она… она – воплощение чистоты, и не только, но и, очень возможно, всего хорошего, всего того, чего нет у тех, кто не верит в сказки!
Катя сидит прямо над памятником, и рассматривает облака на этом голубом небе, которое и тебя способно привести в восторг.
Светлые волосы, как и у тебя, только чуть длиннее; зеленые глаза под очками, в которых отражается вся доброта того, что внутри; и невероятно приятная на глаз фигура, которую облегает розоватое платье, но не настолько розовое, чтобы начинало тошнить от наличия только этого цвета, - на ней было розоватое платье, в котором она столь прекрасна, – хорошо, что этой весной тепло, иначе бы он не смог вовремя увидеть всей этой красоты.
Катя словно чувствует, что ты пришел, медленно опускает взгляд, но видит нечто, что выше облаков в ее глазах, и на ее лице появляется улыбка. И, заметив друг друга, вы бежите навстречу, чтобы заключить в объятия и поцеловать губы, которые словно просят этого…
- Привет, - тихо шепчет она, и ты вновь нежно целуешь ее.
Отпускать не хотелось: ты так скучал!
- Вчерашний день был кошмаром…
- Странно, я хотела сказать тоже самое, - говорит она, и ее смех, который разносит тепло по тебе, заставляет и тебя помимо воли улыбнуться, а сопротивляться подобному влиянию и не хочется – ее влияние ты теперь принимаешь по-любому, каким бы оно ни было, ты точно знаешь, что оно придется по вкусу.
Она вновь прижимается к тебе, и ты, улыбнувшись, гладишь ее прямо как котенка… - котенка, который весь твой, и только твой…
«…»
Глава IV
ВРЕМЯ УНОСИТ В ПУСТОТУ
«Доброе утро» - если бы этот голос был за тебя, был бы именно добрым, он бы так и сказал, - и как же хорошо, когда кто-то прямо в ушко шепчет эти слова…
Но голос говорит:
«Проснись и пой, мой милый герой», - ну тоже неплохо… Почему-то напоминает того сумасшедшего торгаша, которого когда-то Кирилл встретил с Катей у входа в парк.
Хотя сказать «доброе утро», значит, пожелать его тому, кому ты это говоришь, а зачем «второму я» говорить тебе это? Хотя это именно и второй ты…
Ты встаешь. Вот оно – утро нового… только что это новое? Это день шока, но ты ничего не знаешь, но потом поймешь.
Утро. Ты и во сне, и в каком именно сне, думаю, не нужно объяснять, не мог увидеть то, что будет дальше. Но этот первый раз в этом дне навсегда изменит твою жизнь. Навсегда.
Навсегда, - значит, вечно. Видимо, будет что-то серьезное…
Мысли о Кате уносят тебя. Ты скучаешь. Ты столько ждал встречи с ней… Ждал и ждешь.
«Я не хочу всего этого…» - мысли словно пропитывающие всю ткань времени. Они твои. Они о боли. Уже не удивляет. Ничего: разнообразие впереди.
Ты вновь выполняешь то твердое правило, наливаешь кошке молока и – только собираешься звонить ей! – она сама звонит. Ясно, кто, и ясно, что она скажет, что выздоравливает, но еще болеет, вновь в этот ясный день, не предвещающий ничего плохого для такого хорошего мальчика, как ты.
- Привет! – ее светлый смех разрывает твой мобильник на части. Поймешь, в чем прикол? А его-то и нет.
- Привет, что такая веселая-то? – ты тоже смеешься, - жаль, что улыбку нельзя увидеть.
- Я выздоровела – сегодня увидимся, - все сказано настолько быстро. И с такой же скоростью эти мысли доходят до тебя, ты стоишь, ты в шоке, но ты не можешь ответить. – Ты спишь?
«Тормоз».
- Нет. Я… счастлив. Во сколько?
- Ну а через сколько можешь?
- Ну, хоть через пару часов, - слышно, как она копается в чем-то.
- Хорошо. На том же месте.
- Я понял, - ты смеешься.
- Я тебя очень-очень-очень-очень сильно… люблю! – и смех.
Маленькая-премаленькая чудо-девочка. Но именно сочетание пары слов в начале – весь смысл. Но это так мило, и потому, задумавшись, как ты еще совсем недавно чуть не потерял ее, ты тоже смеешься и отвечаешь:
- Я тебя тоже… Ну что ж, увидимся.
- Если хочешь, можешь придти пораньше, - я тоже постараюсь. Увидимся, - она вновь смеется и, хоть разговор окончен, ты все стоишь.
Ты не закричал в ответ «и я тебя люблю!», но сейчас ты, и, правда, тормоз, думаешь:
«Мало кто способен так сильно любить. Это чувство различно по силе, - вновь сила… - так что, скорее, по остроте. У меня же вот как: день - и искра зажигает огонек; второй – и огонь все больше. Интересно, скоро ли я сгорю в таком темпе?»
Ты улыбаешься, - еще бы…
Смотри-ка, вторая ясность так и не оправдалась.
Ты улыбаешься и ты все стоишь.
Но вот… «Шаг». «Шаг». Ты у холодильника. Думаешь, что же взять. Может, молоко? Кофе с молоком – это не так уж и плохо. Нет, в такой момент это будет чем-то не тем… и ты достаешь пиво, а потом залпом выпиваешь половину, прервавшись, лишь чтобы зажечь столь живительную сигарету.
Когда ты счастлив, хочется, чтобы счастье шло все выше и выше пока не упрется в свой, а точнее – в твой лимит.
Ты думаешь о своем обещании ничего не курить и не выпивать, как последний «кто-то там», вновь вспоминается ее чистота и ты вновь даешь себе то же самое обещание, сопровождая вроде как последнюю затяжку последним глотком какого-то жалкого пива.
Все это ты делаешь, смотря на улицу… Какое светлое утро. Какой светлый день.
Ты счастлив. Но это только пока что, мальчик. Контраст – веселая штука. И ты скоро поймешь, что это такое с полной очевидностью, которую покажет тебе будущее. Твое будущее. И Кати будущее тоже…
Ваше будущее… Оно близится.
Но голос говорит:
«Проснись и пой, мой милый герой», - ну тоже неплохо… Почему-то напоминает того сумасшедшего торгаша, которого когда-то Кирилл встретил с Катей у входа в парк.
Хотя сказать «доброе утро», значит, пожелать его тому, кому ты это говоришь, а зачем «второму я» говорить тебе это? Хотя это именно и второй ты…
Ты встаешь. Вот оно – утро нового… только что это новое? Это день шока, но ты ничего не знаешь, но потом поймешь.
Утро. Ты и во сне, и в каком именно сне, думаю, не нужно объяснять, не мог увидеть то, что будет дальше. Но этот первый раз в этом дне навсегда изменит твою жизнь. Навсегда.
Навсегда, - значит, вечно. Видимо, будет что-то серьезное…
Мысли о Кате уносят тебя. Ты скучаешь. Ты столько ждал встречи с ней… Ждал и ждешь.
«Я не хочу всего этого…» - мысли словно пропитывающие всю ткань времени. Они твои. Они о боли. Уже не удивляет. Ничего: разнообразие впереди.
Ты вновь выполняешь то твердое правило, наливаешь кошке молока и – только собираешься звонить ей! – она сама звонит. Ясно, кто, и ясно, что она скажет, что выздоравливает, но еще болеет, вновь в этот ясный день, не предвещающий ничего плохого для такого хорошего мальчика, как ты.
- Привет! – ее светлый смех разрывает твой мобильник на части. Поймешь, в чем прикол? А его-то и нет.
- Привет, что такая веселая-то? – ты тоже смеешься, - жаль, что улыбку нельзя увидеть.
- Я выздоровела – сегодня увидимся, - все сказано настолько быстро. И с такой же скоростью эти мысли доходят до тебя, ты стоишь, ты в шоке, но ты не можешь ответить. – Ты спишь?
«Тормоз».
- Нет. Я… счастлив. Во сколько?
- Ну а через сколько можешь?
- Ну, хоть через пару часов, - слышно, как она копается в чем-то.
- Хорошо. На том же месте.
- Я понял, - ты смеешься.
- Я тебя очень-очень-очень-очень сильно… люблю! – и смех.
Маленькая-премаленькая чудо-девочка. Но именно сочетание пары слов в начале – весь смысл. Но это так мило, и потому, задумавшись, как ты еще совсем недавно чуть не потерял ее, ты тоже смеешься и отвечаешь:
- Я тебя тоже… Ну что ж, увидимся.
- Если хочешь, можешь придти пораньше, - я тоже постараюсь. Увидимся, - она вновь смеется и, хоть разговор окончен, ты все стоишь.
Ты не закричал в ответ «и я тебя люблю!», но сейчас ты, и, правда, тормоз, думаешь:
«Мало кто способен так сильно любить. Это чувство различно по силе, - вновь сила… - так что, скорее, по остроте. У меня же вот как: день - и искра зажигает огонек; второй – и огонь все больше. Интересно, скоро ли я сгорю в таком темпе?»
Ты улыбаешься, - еще бы…
Смотри-ка, вторая ясность так и не оправдалась.
Ты улыбаешься и ты все стоишь.
Но вот… «Шаг». «Шаг». Ты у холодильника. Думаешь, что же взять. Может, молоко? Кофе с молоком – это не так уж и плохо. Нет, в такой момент это будет чем-то не тем… и ты достаешь пиво, а потом залпом выпиваешь половину, прервавшись, лишь чтобы зажечь столь живительную сигарету.
Когда ты счастлив, хочется, чтобы счастье шло все выше и выше пока не упрется в свой, а точнее – в твой лимит.
Ты думаешь о своем обещании ничего не курить и не выпивать, как последний «кто-то там», вновь вспоминается ее чистота и ты вновь даешь себе то же самое обещание, сопровождая вроде как последнюю затяжку последним глотком какого-то жалкого пива.
Все это ты делаешь, смотря на улицу… Какое светлое утро. Какой светлый день.
Ты счастлив. Но это только пока что, мальчик. Контраст – веселая штука. И ты скоро поймешь, что это такое с полной очевидностью, которую покажет тебе будущее. Твое будущее. И Кати будущее тоже…
Ваше будущее… Оно близится.
* * *
Давным-давно… Ты не помнишь, что было давным-давно. Ты не помнишь многое из своего детства. И, как бы ты ни старался проникнуть в него с головой, создавалось ощущение, что, продвинься ты чуть дальше, и головы твоей не будет, ее просто разорвет, а боль говорила, что это не пустые мысли, и основание под ними есть.
Как и есть основание под тем, что ты стал таким, человеком-тайной для самого себя, и это основание сокрыто от тебя, а ответ в детстве, в которое путь закрыт…
И сейчас в настоящем ты бежишь на встречу. Мчишься. И ничто не беспокоит. Солнечные лучи словно вливаются в твои столь же светлые волосы, и ты улыбаешься. Ты теперь часто улыбаешься.
«Поверь, такое счастье не будет вечным, милый мой».
«Ты что-то имеешь против?» - ты улыбаешься, делая новый затяг. Встреча уже близко, но ты чуть пьяный, так что тебе наплевать насколько близко ты подойдешь к необходимому месту с сигаретой, главное, чтобы она не заметила.
«Пользуйся моментом» - хех, внутренний собеседник. Мило. Ты смеешься. Ты понимаешь, о чем он. Но понимаешь ты это неверно.
«Тик-так» - что это? Теперь еще и внутренний проигрыватель, что ли?
Это хорошо, что ты больше не пьешь…
Раньше ты отбросил бы сигарету в сторону, а только потом бы сделал это, но сейчас ты грациозным движением – и когда только эта грация успела появиться у тебя? – без всяких сигарет просто достаешь конфету и закидываешь ее в рот. Затем начинаешь рассасывать, и сладость расползается по организму с растворением столь вкусной конфеты. Нравится? Некоторых тошнит, - это точно, и все дело в их извращенном мозге. Если тебя не тошнит, то ты хороший. Это комплимент. И это сумасшествие.
Но ты, Кирилл, уже почти на месте, и тебе все нравится.
«Топ-топ» - ты почти у памятника. Ты тут за час до встречи. За час, что включает столь много мыслей. И вот ты – «топ-топ» - подходишь к месту и видишь… нет, ее тут нет, я хотел написать, что ты видишь памятник… Хотя это и так логично.
Ты подходишь к нему. И тут слышишь позади крик:
- Оу, парнишка! – слишком низкий голос и для мужчины, словно кто-то болел всю свою жизнь, и только сегодня выздоровел, но какой-то смутно знакомый. Кто бы это мог быть?
Ты медленно-медленно оборачиваешься и видишь… торгаш!
Он мог тебя и Кирюшей назвать…
«О, черт!» - тебе хочется спрятаться, что странно, убежать: словно этот большой человек хочет скушать тебя и стать еще больше, а эти персики – лишь прикрытие, но убегать нельзя – не потому, что это образ жизни многих умных людей, а потому что место встречи – здесь.
- Не желаешь персика, что столь светлый на вкус, как этот день?
«О! Не только ты, но и этот милый громила, ну или громилчег, заметил, что день прекрасен, - вы похожи» - голос прикалывается.
- Нет, - ты качаешь головой
- Точно? – он почти стоит возле тебя.
«Угу».
- Точно-точно?
«Угу».
- Точно-точно-…
- Черт, отстань!
- Я не отношусь к демоническим тварям… - он театрально опускает голову.
«Твою мать…» - это твои мысли.
«Выпусти меня!» - говорит голос.
«Твою мать…» - это вновь твои мысли, но направление их появления чуть сменилось.
- Демонические твари не ходят по столь прекрасной почве! – продолжает он. – Они где-то внизу, - он топает, - и им не выбраться пока я здесь! – он протягивает персик, улыбаясь.
«Ударь его что ли» – говорит голос, и ты улыбаешься. Забавно, но временами с ним веселее жить. С голосом, ну или голосами, а не с такими торгашами на одной планете.
Но ты, улыбаясь, принимаешь персик, ничего не делая, потому что понимаешь, что будь ты в злости, а ты знаешь, что она делает из тебя берсерка, будь ты пьяным, этот громила тоже силен.
И, вытянув раскрытую ладонь, он говорит:
- А теперь будьте добры деньги…
«Твою мать!» - и ты вынужденно лезешь в карман, не понимая, зачем все это: ты словно во сне. И потом внезапно раздается светлый смех: это Катя смеется, когда торговец отходит.
- Милый дядя, - она улыбается.
А ты смотришь на нее… Теперь это реально кажется сновидением, сказкой, мечтой, но никак не реальностью.
Ее внешний вид удивляет. Конечно, теперь она не в платье, от ее внешнего вида остались лишь голубоватые кроссовки с голубыми шнурками! На ней были они, колготки в сетку, короткая юбка, расстегнутая серебристая куртка и белая майка через которую можно было легко увидеть ее лифчик с такой миловидной грудью. Через плечо была сумка. А на шее же у нее висел… анх?!
И ее глаза с той же прекрасной улыбкой смотрят на тебя не сквозь очки, а просто – с любовью.
Ты осматриваешься, но торгаш как сквозь землю провалился… Он там что-то еще насчет демонов же говорил, значит, не сквозь нее… Он просто убежал куда-то, словно был тут только ради того, чтобы продать персик именно Кириллу.
- Очень милый, - наконец, соглашаешься ты. – Будешь персик? – спрашиваешь ты у Кати, и вы вместе смеетесь.
Этот смех милый, - это точно так же, как день прекрасен. Уже который раз об этом упоминается? Но он, правда, был прекрасный.
- Ну, как у тебя дела?
- День прекрасен, - у тебя кружится голова. Ну, сколько можно?
И потому ты просто киваешь, потому что соглашаться вновь не очень-то хочется. День-то словно портится.
- Молоко? Мороженое? – спрашивает она.
- Паста!! – отвечаешь ты, и ведешь ее в кафе «ПастаР-р» неподалеку от статуи, потому что она согласна. Забавно, в каждую встречу у вас хоть чуть, но другой маршрут. И вот сейчас вы заходите в кафе, и ты думаешь, а что бы было, если бы ее никогда не было в твоей жизни? Она не знает, что ты пошел по новому пути… Она ничего этого не знает. Она вообще тебя не знает, как и ты ее.
- Пасту, пожалуйста, две порции, - просишь ты свои макароны – их фирменное блюдо, и вы улыбаетесь, и тогда ты добавляешь, улыбаясь еще шире: - и кофе с молоком и еще зеленый чай, пожалуйста.
Зеленый чай – ей, она любит его.
- Ты такой вежливый, - смеется она, смотря на твой пирсинг. Все же и в этом мире к такому еще не привыкли окончательно.
Вы сидите. Вы ждете. Вы молчите. Ты не хочешь напоминать о том, что было. И потому говоришь нелепицу, потому что просто молчать тоже не к месту:
- Молоко – это хорошо…
- Это прекрасно! – вновь смеется она.
- Но что ты выздоровела… - это лучше, - и она кивает.
- Моя кошка сегодня сражалась с мягкой игрушкой-котом, что валяется у меня дома. – Вы смеетесь. Так по-детски… Странно, но с ней ты возвращаешься в детство, которого не было.
- Наверно, она хочет себе кота, - комментирует Катя с улыбкой, полной чего-то от кошки.
- Ну, кошка кошку понимает, - и вы вновь смеетесь.
Посетители кафе косятся на вас, но вас все равно. Вы – дети, вам все можно.
Вот и ваш заказ принесли…
- Спасибо, - говоришь ты, помогая ставить тарелки и стаканы с подноса на стол и подмигивая Кате, и она смеется.
Вы поливаете пасту кетчупом и вскоре уже кушаете.
- Вкусно, - комментирует она, и ты просто киваешь.
Поев, вы выпиваете кофе и чай и, оплатив заказ, за который платишь ты, а затем сходив в уборную, вы выходите.
Теперь путь к парку. Странно, но успело чуть похолодать, - хорошо, что вы все равно тепло одеты. Хотя неудивительно, весна же еще только. Или это просто в кафе было жарковато?
Ты берешь ее за руку и ведешь к памятнику. Вы стоите у него. Вокруг почему-то словно сгущаются тучи. В голове «тик-так» играет, а у тебя создается ощущение, что близится что-то не самое лучшее. Что это за ощущение?
«Прислушайся» - голос.
«К чему?» - ответа нет.
И, посмотрев на Шекспира, над котором пролетает ворон – или все же показалось?.. – на фоне темнеющего неба, вы ведешь ее дальше. Вы идете по тропинке, перебрасываясь ничего не значащими фразами, лишенными информации, потому что затрагивать основную тему как-то тяжело, и просто идете все дальше-дальше… Пока по пути не попадается первая развилка в ровно сторону, вторая же по диагонали вверх ведет к тому месту, где вы раньше сидели на скамейке.
- Пойдем направо, - говорит она, и вы поворачиваете.
- Что там?
- Увидишь, - говорит она с блеском в глазах, и вы идете. Интересно, что же там?
Эта тропинка уходит чуть вниз, а потом дорога выравнивается. Хорошо, что снега уже почти невидно, потому что дорога полна неровностей. Вы спускаетесь, и ты видишь вдалеке что-то вроде мини-городка. Это детская площадка.
- Она заброшена, - говорит Катя и добавляет с тоской в голосе: - в детстве я каталась на ней с родителями…
В детстве?
«Ты и сейчас ребенок, но не будем затрагивать эту тему, я впервые вижу ее такой».
- Ясно, значит, сейчас повеселимся, как дети, но без взрослых, - смеешься ты, и она улыбается, но улыбается искренне, хотя она всегда улыбается именно так. Улыбается… Это хорошо.
Она садится на качели. Как-то медленно… С грустью. И тихо шепчет, смотря в землю:
- Покачай меня, пожалуйста, - и ты начинаешь толкать. Был бы это посторонний человек, ты бы разозлился, - таков уж ты.
Она качается, и словно вспоминает что-то… Ты же вспоминаешь, как вы качались именно на твоих качелях. У тебя воспоминания ограничены, а то, что ты умел из прошлого – это подсознательное.
Ей грустно. Забавно, но ей не больно. У всех и эмоции такие разные… Вы непохожи, нельзя сказать, что противоположности, но непохожи – это точно. И по эмоциям. Ей просто грустно… Как маленькой девочке. Не больно, видимо, боль или только у тебя, или она приходит с возрастом. Такая боль, которая разрывает на куски. Такая боль, которая сейчас у тебя внутри, когда ты смотришь на ее грусть. Ей грустно - тебе больно. Это и есть любовь.
И ты качаешь ее. Это усыпляет. Это как маятник часов… И вы уноситесь в воспоминания – отдаете себя на растерзание времени, находясь в настоящем.
Ты пытаешься сказать душе «хватит, сука, хватит уничтожать меня изнутри!», но она словно рвется, а ты не понимаешь, что эта боль – лучшее твое воспоминание на очень длительный срок. Эта боль отлична от любой другой боли.
Тишина. Лишь скрип качелей. Они качаются. Как маятник… часов.
- Это приятная боль, - неожиданно шепчет она. Ты слышишь, но переспрашиваешь, потому что смысл, этот смысл темы, которая тебе близка, хочет лучше дойти до твоего мозга.
- Что?
- Это приятная боль… Она приятна. Я люблю тебя, Кирилл, очень сильно люблю, - она не смотрит на тебя, она продолжает просто смотреть в землю. Она как маленькая кукла даже сейчас, когда не одета в свое кукольное розовое платье. Но она – самая драгоценная кукла, которая, если сломается, унесет твою душу с собой, хоть душу она и не потеряет…
- Я тоже тебя люблю, - ты так просто отвечаешь, что начинаешь чувствовать себя глупо, продолжая качать ее, а можешь сказать целую эпопею о боли, и она словно грустит больше, но грустит не потому, что ты не сказал больше, а потому, что сказал то, что она ждала услышать.
Видимо, она тоже знает, что такое боль, хоть она и не похожа на твою, но это-то и хорошо… И ты продолжаешь, меняя тему:
- Извини, за тот раз, Катя…
- Я тебя люблю, а все ошибаются. Этот мир, он прогнивший. Ты знаешь это. Я люблю тебя больше жизни… И мне страшно потерять тебя… Очень. И я знаю, что ты понимаешь все мои слова, - тебя пугает этот голос, она никогда не говорила таким серьезным голосом взрослого человека, жаль, что ее глаз не видно, хотя, очень возможно, тебя напугали бы эти глаза, - глаза уже не ребенка, и ты удивлен, и ты правда понимаешь, что мир прогнил, но тебе есть, что ответить на это:
- И прогнил он давно, - ты пугаешься голоса, с каким сказаны эти слова, и добавляешь более спокойно: - Но вместе… вместе мы выдержим. Знаешь… - ты запинаешься. – Помнишь тот момент в лесу? Я только с тобой был таким храбрым, - это правда, ты сам себя напугал тогда, а, быть может, ты просто сходишь с ума, - и сейчас я понимаю, что не смогу потерять тебя никогда, я просто не выдержу этого, как, уверен, и ты. У нас во многом схожие мысли. Мы едины. Мы… Есть только мы. И мы любим друг друга.
Она поворачивается. В ее глазах слезы. Слезы! Они капают на полы куртки… Она не плакала в тот момент, когда хулиганы могли сотворить с ней все, что хотели! Не плакала, когда ей было больно физически! Но сейчас она плачет…
Ты понимаешь, что она и тогда плакала, как и сейчас, тогда… когда прочитала то твое сообщение.
«Кретин»…
И ты, смотря в эти глаза, - в эти чистые глаза! – понимаешь, что никогда не хочешь расставаться с этим чистым существом, а лишь хочешь стремиться к добру именно ради нее. Ради нее. И только ради нее…
И вот то, что должно было произойти, и никогда не теряло смысла, - ты вытираешь мягкими подушечками пальцев ее слезы и целуешь, целуешь так, словно это последний раз, когда ты видишь ее, целуешь, целуешь, и не хочешь отпускать, а потому прижимаешь ее к своему сердцу, так что она слышит каждый удар, как свой, и наверняка понимает, что у вас одно сердце на двоих, потому что вы и, правда, едины…
Ты аккуратно снимаешь ее, потому что она легкая, и вновь целуешь, прижимая все ее тело к себе, ощущаю каждую линию ее тела своим телом, и ощущая все ее тепло… Вы одни на этой заброшенной детской площадке среди множества детский воспоминаний, которые всегда будут дороги детям…
- Я люблю тебя, - зачем-то вновь повторяешь ты, - именно ты! – и она, улыбнувшись, целует тебя. Ты же целуешь ее. Вы все друг для друга. Все. Каждое ваше желание сейчас общее, потому что оно только одно – быть друг с другом… всегда.
И ты берешь ее и аккуратно укладываешь на скамью. Куклу? Кошку? Нет. Любимого человека. И ты водишь рукой по ее телу, чувствуя, как она напрягается, и тянется к тебе, но ты не делаешь ничего, совсем ничего. Осознание о том, что она ребенок и слишком чиста сжигают твой мозг. Ты не плохой. «Ты хороший» - она однажды сказала именно так. Ты же решил идти к чистоте. И вот она! Но ты опускаешь руки… Вновь сбавляешь темп, и вновь переходишь лишь на поцелуи. Ты не хочешь лишать девочку чести.
Тем более в такой, пусть и романтический момент.
«Сделай это! Лиши ее невинности! Пусть она станет такой, как все!»
Все.
Это отдается в твоей голове. Общество. Ты не хочешь, чтобы она – эта чистота, ее воплощение – входила в толпу. Вы – едины, а ты сам не хочешь туда, пусть ты уже и лишился всего, но теперь ты хочешь вернуться…
Какие мысли! При чем они тут? Сейчас!
«Если «второй я» хочет, чтобы ты сделал этого, то не нужно этого делать»… - ты находишь утешение в этой мысли, и опускаешь руки.
Так всегда бывает, - когда ты чего-то не хочешь делать, сознание само найдет причины почему.
«Но когда это нужно сделать?» - спрашиваешь ты. Ответа нет.
Вскоре вы просто лежите – лавка широкая – и смотрите на небо. На нем много облаков.
- Это кошка, - говорит Катя, указывая на объемное облако. Именно такими и должны быть фигуры.
- У тебя все с ними связано! – говоришь ты громко, и вы смеетесь.
- Раз! Два! Три! Четыре! – говорит какой-то знакомый голос, отмечая каждый шаг тяжелым прыжком.
- О, черт, - шепчешь ты. Только не это, ты даже пугаешься… - Торгаш!
- И вы, заметив его, со смехом бежите прочь до того момента, как он сам успевает вас заметить, и продать свои персики
И вскоре вы уже возвращаетесь к той развилке и идете дальше поворота, все еще смеясь. Затем же вы тяжело дышите – это именно от смеха, - и, перейдя на шаг, идете к той лавке, где вы когда-то признались друг другу в любви…
Вы идете туда и вскоре уже сидите.
Мысли – сейчас они усыпляют.
И потому стоит упомянуть, что вы смотрите на небо, и оно темнеет… Тучи набегают – это ясно, но будет темно, и именно это-то и ясно.
И сейчас вы уже сидите на той лавке, обнимая друг друга, потому что ощущение того романтического момента еще не ушло, и потому вы вновь целуете друг друга снова и снова, вновь и вновь…
А небо все больше темнеет.
«Кирилл, а ты ничтожество» - голосу весело.
«К чему бы это?» - задаешься ты вопросом, и вновь целуешь Катю в эти губы-лепестки, что так похожи на лепестки именно розы. Банальное сравнение, но точное, - нужно отдать должное первому автору.
Темнеет… Поцелуи в обнимку. Темнеет…
И вот вы оторвались и посмотрели на небо, хорошо хоть, вам не холодно, потому что вы вместе, - оно темное, и оно заслонено тучами. Еще и ветер поднимается…
Прохладно… Вы покрепче прижались друг к другу – это рефлекторно. И она уже намеренно прижимается к тебе всем своим телом, а, кажется, что и нечто большим, словно хочет слиться.
«Кап-кап» - капля упала тебе на волосы, и, наверно, ей тоже: она вся сжалась и сильнее прижалась к тебе.
- Я ненавижу дождь, - прошептала она, выделяя все три слова, и закуталась в складках балахона у тебя на груди, как маленький котенок, прислоняясь лицом к мягкой ткани, за которой скрывается твое сердце.
«Тук-тук» - стучит оно, а она прижимается сильнее.
«Тик-так» - тикает в голове проигрыватель, который внезапно установился каким-то вирусом из реальности.
И «кап-кап» - это дождь, это первый весенний дождик, который пугает ее, и нужно скрываться, потому что поблизости нет навеса, а он, видимо, не собирается останавливаться на этих нескольких каплях.
- Ты знаешь, где поблизости есть навес?
Она кивает и говорит:
- Неподалеку, - и вот вы уже, встав, бежите, взявшись за руки, в то время как дождь все усиливается, но он все еще маленький, но те черные тучи серьезно пугают, - кажется, еще чуть и ни один лучик солнца не прорвется сквозь эту темноту к этому бренному миру, и вы погрязнете в ужасе мрака. Но пока свет есть, его много и это лишь кошмарная фантазия, вызванная страхом, который невольно передался от нее тебе.
От нее тебе… Видишь, вы становитесь едины. Ты счастлив?
Счастлив, когда страх пропитывает тебя?
«Кап-кап» - дождь пропитывает вашу столь легкую одежку и ты, не чувствуя усталости бежишь, - дождь еще не набрал силу, и ты не думаешь, что скоро он усилится, не думаешь, что она и заболеть может, если болела совсем недавно, ты лишь думаешь о том, что она совершенство, и потому останавливаешь и в один момент притягиваешь ее к себе. Потом прислоняешь свои губы к ее и целуешь, в то время как руки чертят под ее мокрой одеждой водой на кончике пальца узоры, которые могут быть лишь воплощением красоты, потому что ведет их то сказочное удовольствие, что заложено глубоко в вас. Все столь безмятежно…
И звонит мобильник.
«Было бы лучше, если бы он сломался от коррозии» - думаешь ты, но твой настрой в одно мгновение меняется – к и без того занимательной мелодии, что будит тебя по утрам, примешивается звук дождя, прямо ремикс – приходит в голову забавная мысль, и ты не останавливаешь поцелуй, а, наоборот, делаешь его более страстным с удовольствием отмечая, что тебе отвечают тем же, прижимаешься к ней всем телом, несмотря на то, что одежда уже насквозь пропиталась водой, но это лишь больше вводит вас в возбуждение – не только тебя, но именно вас.
Прикосновения мокрых рук к обнаженному телу восхитительны…
Ты не хочешь ее отпускать. И страх, что так и сидит внутри, не мешает.
Но тут мелодия затихает и, прослушав заключительное «тик-так», ты сонно открываешь глаза с мыслью сказать ей все, что накопилось в сердце, - все, что можешь высказать своим жалким умом. И эти глаза широко раскрываются, когда замечаешь, насколько сильно темнота окружила вас.
Поверь, ей тоже не верится в контраст, но вы вместе, и это придает силы, и жестом она указывает на сокрытую каменной крышей территорию.
Темнота. Словно все во тьме. Нет. Это не тьма. Но тоже на «т». Туман.
Темнота… Туман… Они пугают. Не важно, что больше, важно именно, что они вызывают страх. И «он» приходит. Он мчался в темноте в поисках вас и нашел.
Вы слышите шаги. Они невероятно отчетливые тут – в месте, где ничего не видно, словно кто-то намеренно хочет напугать вас.
И потом тишина.
Ты смотришь в ее глаза, и видишь, что она хочет попросить тебя уйти и отсюда, но дождь слишком силен – его желательно переждать. Возможно, всего лишь воображение разыгралось, хотя вы можете быть и не одни в парке…
И вы вновь слышите шаги. Они словно близко, но никого не видно в этой темноте и тумане, зато место, где вы стоите, словно освещено светом.
Вновь шаги…
И вновь. Но теперь ближе.
И тут…
- Хи-хи-хи! – смешки, словно смех гиены из сказочного мультика, - множество, но с одной стороны, - они входят в мозг, и он все дальше от нормального состояния.
Вы напрягаетесь. Ты же усиленно ставишь блоки страху, но он обходит их, ты же пытаешься ставить новые, потому что, испугавшись, не просто можешь проиграть в том, что будет…
Вновь шаги, но, как и ранее, шаги одного человека, в отличие от смеха многих.
Ты невероятно отчетливо чувствуешь, что они все ближе и ближе, ближе и ближе…
«Убей папочку!» - внезапно кричит голос, но ты в такой момент лишь всматриваешься в темноту.
Некто выходит из темноты. Шаг-шаг! Его силуэт укутан в черный балахон попросторнее твоего, но он порван, и потому этот человек выглядит как бродяга. Некто движется, и его силуэт все отчетливее… Шаг-шаг! Он бы сошел за серийного убийцу. И вскоре становится видно, что в обоих его руках что-то блестит…
- Хи-хи-хи! – вновь раздается в отдалении, и за его спиной появляются двое, которые в отличие от его спокойных шагов бегут к вам, обгоняют его и они все ближе…
- Кирилл! – шепчет она, вся сжавшись и прижавшись к тебе, столь отчетливо, что ты весь напрягаешься. Тебе страшно, стоит признаться: все же темноты ты боялся всегда, а эти отморозки вышли из нее.
Страх разрывает на части. Хотя нет… Пока нет.
Ты принимаешь боевую стойку. Но создается ощущение, что страх все же проник к тебе внутрь и связал злость, что она не может освободиться. Но ты справишься и без нее – ты веришь в это!
И сейчас ты узнаешь этих двух, но тогда их было трое… И тогда ты легко справился с ними.
Но Страх все равно ближе, ближе…
И, когда первый человек подбегает, лишь с одним намерением, которое ясно сразу, занеся кулак, ты в один момент пригибаешься и бьешь его снизу. Но – мгновение, всего лишь мгновение, за которое не успеваешь ничего заметить, и уж тем более понять, - и из темноты в стороне появляется еще один, - тот, который убежал в тот раз, бросив их, - и с прыжка разбивает бутылку тебе о голову. Осколки разлетаются, кровь течет по лицу, а ты падаешь, но не в пустоту, а просто на землю…
Крик… Но он ползет к тебе, для тебя он лишь отдаленный шепот, пробиравшийся сквозь шум в голове. И ты все же понимаешь, что это крик… Крик Кати!
Ты пытаешься подняться, и тебе помогают… - тебя поднимают те двое, что добрались до тебя, и хватают за руки, и потому ты не можешь вырваться. Парень, что разбил бутылку о твою голову, хватает Катю. Вы стоите напротив, а это время человек в черном изорванном в клочья одеянии почти встал между вами. Мгновение – и он возле тебя, сжимает твой подбородок в ладони, которую больно сжимает, и с болью – пока лишь физической болью! – ты все больше возвращаешься к сознанию, чтобы увидеть ухмылку острых зубов на красивом лице, на которое ниспадают волосы пшеничного цвета, чуть не доходящие спереди до короткой щетины, на котором кошмарном огнем пылают глаза, которые вызывают… Страх.
И, что самое важное, в угол твоего зрения попадает Катя с ее испуганными глазами, с которыми она смотрит именно на тебя.
- Кирилл-Кирилл… - это повторившееся слово было произнесено так, словно этот человек, голос которого напоминал голос твоего «второго я», лишь чуть грубее, сейчас же, не сдержавшись, разорвет тебя на части. Тебя... Вас!
Ты пытаешься вырваться, услышав тихий стон Кати, но он прислоняет кулак к низу твоего живота и чуть давил, что ты чувствуешь невыносимую боль, вырывающиеся столь же тихим стоном, но уже с твой стороны. И тогда ты чуть опускаешь лицо вниз, потому что оно освобождается, и видишь, что на левую руку этого человека натянута перчатка с вправленными в нее лезвиями, а у него на поясе ножны кинжала с замысловатой ручкой, который блестел в руке…
Ты успеваешь рассмотреть все это лишь на мгновение, потому что голова вновь возносится до боли вверх, что ты прикусываешь губу, потому что не знаешь, что делать. Теперь на тебя смотрело лицо, лишенное и подобия улыбки, - оно было злое, злое лицо злого человека.
- Мм… если говоришь, что любишь любить вечно, то и люби, люби так, но не иначе, иначе обещание, которое дорого, теряет свою цену и становится мимолетным… - и тут он замирает и целует тебя, не отпуская подбородка, не обращая внимания на шок всех, всех, кто там находиться, а затем, бросив взгляд на Катю и вновь чуть ухмыльнувшись, он заканчивает фразу, что не довел до последнего слова: - мимолетным, как жизнь! – и в это мгновение он резко отстраняется от тебя и, молниеносно выхватив замысловатой кинжал из ножен, вонзил его в сердце Кати.
«Это судьба, Кирилл, теперь же настало время веселиться».
- Нет!! – кричишь ты. – Нет!.. – ты задыхаешься. - Нет! Нет!! – ты взрываешься – гнев, ярость, бешенство выходят наружу.
Ты смотришь в спину этому человеку, который убил ее…
Этот человек унес жизнь человека, который дороже твоей собственной жизни!
Ты смотришь и резко вырываешь правую руку у парня, который, видимо, или плохо держал ее, либо просто был слабее твоего настоящего состояние, но ты все же вырываешь ее – это главное! – и вонзаешься ей в лицо человека, что держит тебя с другой стороны. Ты вырываешься его глаза, столь податливые глаза. Он кричит, но ты не слышишь этого крика, ты просто отбрасываешься его глаза в сторону и, освободив и левую руку, бросаешься прямо в черное одеяние.
Но в одно мгновение время словно останавливается, ты не можешь пошевелиться, и в это единственное мгновение он поворачивается, и ты видишь его глаза – эти серые глаза, полные силы, и в первую очередь – зла, и он теперь наступает твоя очередь – теперь кинжал пронзает и тебя, но не сердце, а лишь какую-то часть живота, возможно, и легкое, и этот юноша отходит, но ты не успокаиваешься, ты хочешь броситься на него, разрывая, и рвать, рвать, рвать!.. Но встать не можешь…
- Уходим, - спокойно говорит юноша в черном, и два других человека, переглянувшись, берут за руки уже слепого парня, который тихо стонет, и убегают. Ты стонешь столь же тихо, стонешь и нервно переводишь взгляд с Кати на черный силуэт, с черного силуэта и на Катю, а точнее – на ее труп…
Ты ползешь к ней, сжимаешь в своих руках и, убрав челку с ее лица, словно начинаешь укачивать – тебя просто бьет дрожь.
- Не уходи… Не уходи… Не уходи… - повторяешь ты, как заведенный, и их глаз уже текут слезы.
Ты не помнишь, когда плакал в последний раз, да и плакал ли вообще, но сейчас ты плачешь, сжимаясь от холода.
И ты умираешь – ты чувствуешь это.
Злость; слезы; - все это от безысходности. Это психические защиты. Но рана в душе уже есть. Она течет, течет… И слезы текут, текут… И ее кровь тоже… И капли дождя – за крышей ливень. И зачем эти психические защиты? Чтобы ты не сошел с ума от боли…
Но ты уже сошел с ума, сука, уже!! Эта боль рвет, рвет, рвет, как ты хотел рвать его…
Почему… все… так?!
«Ты хороший» - отдаются в голове ее голосом слова, написанные ей.
Почему ты не смог спасти ее?..
Ты просто ничего не мог сделать… Ничего. Ничего… Ничего. Ничего! Ты ничего не мог сделать!
Хотя ты просто убеждаешь себя в этом… Так любят успокаиваться ничтожества.
«Голос внутри прав. Слышишь, ты прав!» - ты сжимаешь красные глаза от боли.
«Хочешь не быть таким? - тишина после крика, дождь и тело на твоих руках. – Подумай»
Тишина.
И ответ. Вслух. Как желание смотрящего на звезду.
-Да.
«Выпусти меня».
Ты вспоминаешь сон. Тот яркий сон. А точнее кошмар.
- И что тогда?
«Тогда у тебя будет еще один шанс».
Это возможно. Нужно просто послушать его, забыть о последствиях, которые могут быть, не думать, совсем не думать, и просто забыть – боль поведет вперед.
Ты смотришь на это тело.
Тело любимой.
Любовь уничтожает. Она убила вас. Вместе.
Ты не можешь потерять ее!
«Я люблю тебя» - говорила она, когда смотрела тебе в глаза под звездами.
«Я люблю тебя больше жизни. И мне страшно потерять тебя. Очень» - она говорила и это, кажется, еще совсем недавно говорила это.
Ты все вспоминаешь.
И это тело на твоих руках. Кровавое тело.
Кто бы ни были те люди, ты отомстишь…
Ты просто это знаешь.
«Я не хочу тебя терять!» - слезы вновь вырываются.
«И ты больше не будешь страдать» - близко, кажется, слишком близко говорит «второе я». Если он – это ты, то он не должен желать тебе плохого…
Если ты сможешь все это вернуть… Ты будешь счастливым.
Она на твоих руках… Любимая… Любимая… Катя.
Создается ощущение, что кто-то печатает твои мысли, и каждое нажатие – это капля, и руки работают все медленнее, они просто не могут больше печатать, и силы уходят, уходят… они теряют тебя…
И ты теряешь шанс, уходя в неизвестность. Сознание потеряно. А она мертва. Умница…
Как и есть основание под тем, что ты стал таким, человеком-тайной для самого себя, и это основание сокрыто от тебя, а ответ в детстве, в которое путь закрыт…
И сейчас в настоящем ты бежишь на встречу. Мчишься. И ничто не беспокоит. Солнечные лучи словно вливаются в твои столь же светлые волосы, и ты улыбаешься. Ты теперь часто улыбаешься.
«Поверь, такое счастье не будет вечным, милый мой».
«Ты что-то имеешь против?» - ты улыбаешься, делая новый затяг. Встреча уже близко, но ты чуть пьяный, так что тебе наплевать насколько близко ты подойдешь к необходимому месту с сигаретой, главное, чтобы она не заметила.
«Пользуйся моментом» - хех, внутренний собеседник. Мило. Ты смеешься. Ты понимаешь, о чем он. Но понимаешь ты это неверно.
«Тик-так» - что это? Теперь еще и внутренний проигрыватель, что ли?
Это хорошо, что ты больше не пьешь…
Раньше ты отбросил бы сигарету в сторону, а только потом бы сделал это, но сейчас ты грациозным движением – и когда только эта грация успела появиться у тебя? – без всяких сигарет просто достаешь конфету и закидываешь ее в рот. Затем начинаешь рассасывать, и сладость расползается по организму с растворением столь вкусной конфеты. Нравится? Некоторых тошнит, - это точно, и все дело в их извращенном мозге. Если тебя не тошнит, то ты хороший. Это комплимент. И это сумасшествие.
Но ты, Кирилл, уже почти на месте, и тебе все нравится.
«Топ-топ» - ты почти у памятника. Ты тут за час до встречи. За час, что включает столь много мыслей. И вот ты – «топ-топ» - подходишь к месту и видишь… нет, ее тут нет, я хотел написать, что ты видишь памятник… Хотя это и так логично.
Ты подходишь к нему. И тут слышишь позади крик:
- Оу, парнишка! – слишком низкий голос и для мужчины, словно кто-то болел всю свою жизнь, и только сегодня выздоровел, но какой-то смутно знакомый. Кто бы это мог быть?
Ты медленно-медленно оборачиваешься и видишь… торгаш!
Он мог тебя и Кирюшей назвать…
«О, черт!» - тебе хочется спрятаться, что странно, убежать: словно этот большой человек хочет скушать тебя и стать еще больше, а эти персики – лишь прикрытие, но убегать нельзя – не потому, что это образ жизни многих умных людей, а потому что место встречи – здесь.
- Не желаешь персика, что столь светлый на вкус, как этот день?
«О! Не только ты, но и этот милый громила, ну или громилчег, заметил, что день прекрасен, - вы похожи» - голос прикалывается.
- Нет, - ты качаешь головой
- Точно? – он почти стоит возле тебя.
«Угу».
- Точно-точно?
«Угу».
- Точно-точно-…
- Черт, отстань!
- Я не отношусь к демоническим тварям… - он театрально опускает голову.
«Твою мать…» - это твои мысли.
«Выпусти меня!» - говорит голос.
«Твою мать…» - это вновь твои мысли, но направление их появления чуть сменилось.
- Демонические твари не ходят по столь прекрасной почве! – продолжает он. – Они где-то внизу, - он топает, - и им не выбраться пока я здесь! – он протягивает персик, улыбаясь.
«Ударь его что ли» – говорит голос, и ты улыбаешься. Забавно, но временами с ним веселее жить. С голосом, ну или голосами, а не с такими торгашами на одной планете.
Но ты, улыбаясь, принимаешь персик, ничего не делая, потому что понимаешь, что будь ты в злости, а ты знаешь, что она делает из тебя берсерка, будь ты пьяным, этот громила тоже силен.
И, вытянув раскрытую ладонь, он говорит:
- А теперь будьте добры деньги…
«Твою мать!» - и ты вынужденно лезешь в карман, не понимая, зачем все это: ты словно во сне. И потом внезапно раздается светлый смех: это Катя смеется, когда торговец отходит.
- Милый дядя, - она улыбается.
А ты смотришь на нее… Теперь это реально кажется сновидением, сказкой, мечтой, но никак не реальностью.
Ее внешний вид удивляет. Конечно, теперь она не в платье, от ее внешнего вида остались лишь голубоватые кроссовки с голубыми шнурками! На ней были они, колготки в сетку, короткая юбка, расстегнутая серебристая куртка и белая майка через которую можно было легко увидеть ее лифчик с такой миловидной грудью. Через плечо была сумка. А на шее же у нее висел… анх?!
И ее глаза с той же прекрасной улыбкой смотрят на тебя не сквозь очки, а просто – с любовью.
Ты осматриваешься, но торгаш как сквозь землю провалился… Он там что-то еще насчет демонов же говорил, значит, не сквозь нее… Он просто убежал куда-то, словно был тут только ради того, чтобы продать персик именно Кириллу.
- Очень милый, - наконец, соглашаешься ты. – Будешь персик? – спрашиваешь ты у Кати, и вы вместе смеетесь.
Этот смех милый, - это точно так же, как день прекрасен. Уже который раз об этом упоминается? Но он, правда, был прекрасный.
- Ну, как у тебя дела?
- День прекрасен, - у тебя кружится голова. Ну, сколько можно?
И потому ты просто киваешь, потому что соглашаться вновь не очень-то хочется. День-то словно портится.
- Молоко? Мороженое? – спрашивает она.
- Паста!! – отвечаешь ты, и ведешь ее в кафе «ПастаР-р» неподалеку от статуи, потому что она согласна. Забавно, в каждую встречу у вас хоть чуть, но другой маршрут. И вот сейчас вы заходите в кафе, и ты думаешь, а что бы было, если бы ее никогда не было в твоей жизни? Она не знает, что ты пошел по новому пути… Она ничего этого не знает. Она вообще тебя не знает, как и ты ее.
- Пасту, пожалуйста, две порции, - просишь ты свои макароны – их фирменное блюдо, и вы улыбаетесь, и тогда ты добавляешь, улыбаясь еще шире: - и кофе с молоком и еще зеленый чай, пожалуйста.
Зеленый чай – ей, она любит его.
- Ты такой вежливый, - смеется она, смотря на твой пирсинг. Все же и в этом мире к такому еще не привыкли окончательно.
Вы сидите. Вы ждете. Вы молчите. Ты не хочешь напоминать о том, что было. И потому говоришь нелепицу, потому что просто молчать тоже не к месту:
- Молоко – это хорошо…
- Это прекрасно! – вновь смеется она.
- Но что ты выздоровела… - это лучше, - и она кивает.
- Моя кошка сегодня сражалась с мягкой игрушкой-котом, что валяется у меня дома. – Вы смеетесь. Так по-детски… Странно, но с ней ты возвращаешься в детство, которого не было.
- Наверно, она хочет себе кота, - комментирует Катя с улыбкой, полной чего-то от кошки.
- Ну, кошка кошку понимает, - и вы вновь смеетесь.
Посетители кафе косятся на вас, но вас все равно. Вы – дети, вам все можно.
Вот и ваш заказ принесли…
- Спасибо, - говоришь ты, помогая ставить тарелки и стаканы с подноса на стол и подмигивая Кате, и она смеется.
Вы поливаете пасту кетчупом и вскоре уже кушаете.
- Вкусно, - комментирует она, и ты просто киваешь.
Поев, вы выпиваете кофе и чай и, оплатив заказ, за который платишь ты, а затем сходив в уборную, вы выходите.
Теперь путь к парку. Странно, но успело чуть похолодать, - хорошо, что вы все равно тепло одеты. Хотя неудивительно, весна же еще только. Или это просто в кафе было жарковато?
Ты берешь ее за руку и ведешь к памятнику. Вы стоите у него. Вокруг почему-то словно сгущаются тучи. В голове «тик-так» играет, а у тебя создается ощущение, что близится что-то не самое лучшее. Что это за ощущение?
«Прислушайся» - голос.
«К чему?» - ответа нет.
И, посмотрев на Шекспира, над котором пролетает ворон – или все же показалось?.. – на фоне темнеющего неба, вы ведешь ее дальше. Вы идете по тропинке, перебрасываясь ничего не значащими фразами, лишенными информации, потому что затрагивать основную тему как-то тяжело, и просто идете все дальше-дальше… Пока по пути не попадается первая развилка в ровно сторону, вторая же по диагонали вверх ведет к тому месту, где вы раньше сидели на скамейке.
- Пойдем направо, - говорит она, и вы поворачиваете.
- Что там?
- Увидишь, - говорит она с блеском в глазах, и вы идете. Интересно, что же там?
Эта тропинка уходит чуть вниз, а потом дорога выравнивается. Хорошо, что снега уже почти невидно, потому что дорога полна неровностей. Вы спускаетесь, и ты видишь вдалеке что-то вроде мини-городка. Это детская площадка.
- Она заброшена, - говорит Катя и добавляет с тоской в голосе: - в детстве я каталась на ней с родителями…
В детстве?
«Ты и сейчас ребенок, но не будем затрагивать эту тему, я впервые вижу ее такой».
- Ясно, значит, сейчас повеселимся, как дети, но без взрослых, - смеешься ты, и она улыбается, но улыбается искренне, хотя она всегда улыбается именно так. Улыбается… Это хорошо.
Она садится на качели. Как-то медленно… С грустью. И тихо шепчет, смотря в землю:
- Покачай меня, пожалуйста, - и ты начинаешь толкать. Был бы это посторонний человек, ты бы разозлился, - таков уж ты.
Она качается, и словно вспоминает что-то… Ты же вспоминаешь, как вы качались именно на твоих качелях. У тебя воспоминания ограничены, а то, что ты умел из прошлого – это подсознательное.
Ей грустно. Забавно, но ей не больно. У всех и эмоции такие разные… Вы непохожи, нельзя сказать, что противоположности, но непохожи – это точно. И по эмоциям. Ей просто грустно… Как маленькой девочке. Не больно, видимо, боль или только у тебя, или она приходит с возрастом. Такая боль, которая разрывает на куски. Такая боль, которая сейчас у тебя внутри, когда ты смотришь на ее грусть. Ей грустно - тебе больно. Это и есть любовь.
И ты качаешь ее. Это усыпляет. Это как маятник часов… И вы уноситесь в воспоминания – отдаете себя на растерзание времени, находясь в настоящем.
Ты пытаешься сказать душе «хватит, сука, хватит уничтожать меня изнутри!», но она словно рвется, а ты не понимаешь, что эта боль – лучшее твое воспоминание на очень длительный срок. Эта боль отлична от любой другой боли.
Тишина. Лишь скрип качелей. Они качаются. Как маятник… часов.
- Это приятная боль, - неожиданно шепчет она. Ты слышишь, но переспрашиваешь, потому что смысл, этот смысл темы, которая тебе близка, хочет лучше дойти до твоего мозга.
- Что?
- Это приятная боль… Она приятна. Я люблю тебя, Кирилл, очень сильно люблю, - она не смотрит на тебя, она продолжает просто смотреть в землю. Она как маленькая кукла даже сейчас, когда не одета в свое кукольное розовое платье. Но она – самая драгоценная кукла, которая, если сломается, унесет твою душу с собой, хоть душу она и не потеряет…
- Я тоже тебя люблю, - ты так просто отвечаешь, что начинаешь чувствовать себя глупо, продолжая качать ее, а можешь сказать целую эпопею о боли, и она словно грустит больше, но грустит не потому, что ты не сказал больше, а потому, что сказал то, что она ждала услышать.
Видимо, она тоже знает, что такое боль, хоть она и не похожа на твою, но это-то и хорошо… И ты продолжаешь, меняя тему:
- Извини, за тот раз, Катя…
- Я тебя люблю, а все ошибаются. Этот мир, он прогнивший. Ты знаешь это. Я люблю тебя больше жизни… И мне страшно потерять тебя… Очень. И я знаю, что ты понимаешь все мои слова, - тебя пугает этот голос, она никогда не говорила таким серьезным голосом взрослого человека, жаль, что ее глаз не видно, хотя, очень возможно, тебя напугали бы эти глаза, - глаза уже не ребенка, и ты удивлен, и ты правда понимаешь, что мир прогнил, но тебе есть, что ответить на это:
- И прогнил он давно, - ты пугаешься голоса, с каким сказаны эти слова, и добавляешь более спокойно: - Но вместе… вместе мы выдержим. Знаешь… - ты запинаешься. – Помнишь тот момент в лесу? Я только с тобой был таким храбрым, - это правда, ты сам себя напугал тогда, а, быть может, ты просто сходишь с ума, - и сейчас я понимаю, что не смогу потерять тебя никогда, я просто не выдержу этого, как, уверен, и ты. У нас во многом схожие мысли. Мы едины. Мы… Есть только мы. И мы любим друг друга.
Она поворачивается. В ее глазах слезы. Слезы! Они капают на полы куртки… Она не плакала в тот момент, когда хулиганы могли сотворить с ней все, что хотели! Не плакала, когда ей было больно физически! Но сейчас она плачет…
Ты понимаешь, что она и тогда плакала, как и сейчас, тогда… когда прочитала то твое сообщение.
«Кретин»…
И ты, смотря в эти глаза, - в эти чистые глаза! – понимаешь, что никогда не хочешь расставаться с этим чистым существом, а лишь хочешь стремиться к добру именно ради нее. Ради нее. И только ради нее…
И вот то, что должно было произойти, и никогда не теряло смысла, - ты вытираешь мягкими подушечками пальцев ее слезы и целуешь, целуешь так, словно это последний раз, когда ты видишь ее, целуешь, целуешь, и не хочешь отпускать, а потому прижимаешь ее к своему сердцу, так что она слышит каждый удар, как свой, и наверняка понимает, что у вас одно сердце на двоих, потому что вы и, правда, едины…
Ты аккуратно снимаешь ее, потому что она легкая, и вновь целуешь, прижимая все ее тело к себе, ощущаю каждую линию ее тела своим телом, и ощущая все ее тепло… Вы одни на этой заброшенной детской площадке среди множества детский воспоминаний, которые всегда будут дороги детям…
- Я люблю тебя, - зачем-то вновь повторяешь ты, - именно ты! – и она, улыбнувшись, целует тебя. Ты же целуешь ее. Вы все друг для друга. Все. Каждое ваше желание сейчас общее, потому что оно только одно – быть друг с другом… всегда.
И ты берешь ее и аккуратно укладываешь на скамью. Куклу? Кошку? Нет. Любимого человека. И ты водишь рукой по ее телу, чувствуя, как она напрягается, и тянется к тебе, но ты не делаешь ничего, совсем ничего. Осознание о том, что она ребенок и слишком чиста сжигают твой мозг. Ты не плохой. «Ты хороший» - она однажды сказала именно так. Ты же решил идти к чистоте. И вот она! Но ты опускаешь руки… Вновь сбавляешь темп, и вновь переходишь лишь на поцелуи. Ты не хочешь лишать девочку чести.
Тем более в такой, пусть и романтический момент.
«Сделай это! Лиши ее невинности! Пусть она станет такой, как все!»
Все.
Это отдается в твоей голове. Общество. Ты не хочешь, чтобы она – эта чистота, ее воплощение – входила в толпу. Вы – едины, а ты сам не хочешь туда, пусть ты уже и лишился всего, но теперь ты хочешь вернуться…
Какие мысли! При чем они тут? Сейчас!
«Если «второй я» хочет, чтобы ты сделал этого, то не нужно этого делать»… - ты находишь утешение в этой мысли, и опускаешь руки.
Так всегда бывает, - когда ты чего-то не хочешь делать, сознание само найдет причины почему.
«Но когда это нужно сделать?» - спрашиваешь ты. Ответа нет.
Вскоре вы просто лежите – лавка широкая – и смотрите на небо. На нем много облаков.
- Это кошка, - говорит Катя, указывая на объемное облако. Именно такими и должны быть фигуры.
- У тебя все с ними связано! – говоришь ты громко, и вы смеетесь.
- Раз! Два! Три! Четыре! – говорит какой-то знакомый голос, отмечая каждый шаг тяжелым прыжком.
- О, черт, - шепчешь ты. Только не это, ты даже пугаешься… - Торгаш!
- И вы, заметив его, со смехом бежите прочь до того момента, как он сам успевает вас заметить, и продать свои персики
И вскоре вы уже возвращаетесь к той развилке и идете дальше поворота, все еще смеясь. Затем же вы тяжело дышите – это именно от смеха, - и, перейдя на шаг, идете к той лавке, где вы когда-то признались друг другу в любви…
Вы идете туда и вскоре уже сидите.
Мысли – сейчас они усыпляют.
И потому стоит упомянуть, что вы смотрите на небо, и оно темнеет… Тучи набегают – это ясно, но будет темно, и именно это-то и ясно.
И сейчас вы уже сидите на той лавке, обнимая друг друга, потому что ощущение того романтического момента еще не ушло, и потому вы вновь целуете друг друга снова и снова, вновь и вновь…
А небо все больше темнеет.
«Кирилл, а ты ничтожество» - голосу весело.
«К чему бы это?» - задаешься ты вопросом, и вновь целуешь Катю в эти губы-лепестки, что так похожи на лепестки именно розы. Банальное сравнение, но точное, - нужно отдать должное первому автору.
Темнеет… Поцелуи в обнимку. Темнеет…
И вот вы оторвались и посмотрели на небо, хорошо хоть, вам не холодно, потому что вы вместе, - оно темное, и оно заслонено тучами. Еще и ветер поднимается…
Прохладно… Вы покрепче прижались друг к другу – это рефлекторно. И она уже намеренно прижимается к тебе всем своим телом, а, кажется, что и нечто большим, словно хочет слиться.
«Кап-кап» - капля упала тебе на волосы, и, наверно, ей тоже: она вся сжалась и сильнее прижалась к тебе.
- Я ненавижу дождь, - прошептала она, выделяя все три слова, и закуталась в складках балахона у тебя на груди, как маленький котенок, прислоняясь лицом к мягкой ткани, за которой скрывается твое сердце.
«Тук-тук» - стучит оно, а она прижимается сильнее.
«Тик-так» - тикает в голове проигрыватель, который внезапно установился каким-то вирусом из реальности.
И «кап-кап» - это дождь, это первый весенний дождик, который пугает ее, и нужно скрываться, потому что поблизости нет навеса, а он, видимо, не собирается останавливаться на этих нескольких каплях.
- Ты знаешь, где поблизости есть навес?
Она кивает и говорит:
- Неподалеку, - и вот вы уже, встав, бежите, взявшись за руки, в то время как дождь все усиливается, но он все еще маленький, но те черные тучи серьезно пугают, - кажется, еще чуть и ни один лучик солнца не прорвется сквозь эту темноту к этому бренному миру, и вы погрязнете в ужасе мрака. Но пока свет есть, его много и это лишь кошмарная фантазия, вызванная страхом, который невольно передался от нее тебе.
От нее тебе… Видишь, вы становитесь едины. Ты счастлив?
Счастлив, когда страх пропитывает тебя?
«Кап-кап» - дождь пропитывает вашу столь легкую одежку и ты, не чувствуя усталости бежишь, - дождь еще не набрал силу, и ты не думаешь, что скоро он усилится, не думаешь, что она и заболеть может, если болела совсем недавно, ты лишь думаешь о том, что она совершенство, и потому останавливаешь и в один момент притягиваешь ее к себе. Потом прислоняешь свои губы к ее и целуешь, в то время как руки чертят под ее мокрой одеждой водой на кончике пальца узоры, которые могут быть лишь воплощением красоты, потому что ведет их то сказочное удовольствие, что заложено глубоко в вас. Все столь безмятежно…
И звонит мобильник.
«Было бы лучше, если бы он сломался от коррозии» - думаешь ты, но твой настрой в одно мгновение меняется – к и без того занимательной мелодии, что будит тебя по утрам, примешивается звук дождя, прямо ремикс – приходит в голову забавная мысль, и ты не останавливаешь поцелуй, а, наоборот, делаешь его более страстным с удовольствием отмечая, что тебе отвечают тем же, прижимаешься к ней всем телом, несмотря на то, что одежда уже насквозь пропиталась водой, но это лишь больше вводит вас в возбуждение – не только тебя, но именно вас.
Прикосновения мокрых рук к обнаженному телу восхитительны…
Ты не хочешь ее отпускать. И страх, что так и сидит внутри, не мешает.
Но тут мелодия затихает и, прослушав заключительное «тик-так», ты сонно открываешь глаза с мыслью сказать ей все, что накопилось в сердце, - все, что можешь высказать своим жалким умом. И эти глаза широко раскрываются, когда замечаешь, насколько сильно темнота окружила вас.
Поверь, ей тоже не верится в контраст, но вы вместе, и это придает силы, и жестом она указывает на сокрытую каменной крышей территорию.
Темнота. Словно все во тьме. Нет. Это не тьма. Но тоже на «т». Туман.
Темнота… Туман… Они пугают. Не важно, что больше, важно именно, что они вызывают страх. И «он» приходит. Он мчался в темноте в поисках вас и нашел.
Вы слышите шаги. Они невероятно отчетливые тут – в месте, где ничего не видно, словно кто-то намеренно хочет напугать вас.
И потом тишина.
Ты смотришь в ее глаза, и видишь, что она хочет попросить тебя уйти и отсюда, но дождь слишком силен – его желательно переждать. Возможно, всего лишь воображение разыгралось, хотя вы можете быть и не одни в парке…
И вы вновь слышите шаги. Они словно близко, но никого не видно в этой темноте и тумане, зато место, где вы стоите, словно освещено светом.
Вновь шаги…
И вновь. Но теперь ближе.
И тут…
- Хи-хи-хи! – смешки, словно смех гиены из сказочного мультика, - множество, но с одной стороны, - они входят в мозг, и он все дальше от нормального состояния.
Вы напрягаетесь. Ты же усиленно ставишь блоки страху, но он обходит их, ты же пытаешься ставить новые, потому что, испугавшись, не просто можешь проиграть в том, что будет…
Вновь шаги, но, как и ранее, шаги одного человека, в отличие от смеха многих.
Ты невероятно отчетливо чувствуешь, что они все ближе и ближе, ближе и ближе…
«Убей папочку!» - внезапно кричит голос, но ты в такой момент лишь всматриваешься в темноту.
Некто выходит из темноты. Шаг-шаг! Его силуэт укутан в черный балахон попросторнее твоего, но он порван, и потому этот человек выглядит как бродяга. Некто движется, и его силуэт все отчетливее… Шаг-шаг! Он бы сошел за серийного убийцу. И вскоре становится видно, что в обоих его руках что-то блестит…
- Хи-хи-хи! – вновь раздается в отдалении, и за его спиной появляются двое, которые в отличие от его спокойных шагов бегут к вам, обгоняют его и они все ближе…
- Кирилл! – шепчет она, вся сжавшись и прижавшись к тебе, столь отчетливо, что ты весь напрягаешься. Тебе страшно, стоит признаться: все же темноты ты боялся всегда, а эти отморозки вышли из нее.
Страх разрывает на части. Хотя нет… Пока нет.
Ты принимаешь боевую стойку. Но создается ощущение, что страх все же проник к тебе внутрь и связал злость, что она не может освободиться. Но ты справишься и без нее – ты веришь в это!
И сейчас ты узнаешь этих двух, но тогда их было трое… И тогда ты легко справился с ними.
Но Страх все равно ближе, ближе…
И, когда первый человек подбегает, лишь с одним намерением, которое ясно сразу, занеся кулак, ты в один момент пригибаешься и бьешь его снизу. Но – мгновение, всего лишь мгновение, за которое не успеваешь ничего заметить, и уж тем более понять, - и из темноты в стороне появляется еще один, - тот, который убежал в тот раз, бросив их, - и с прыжка разбивает бутылку тебе о голову. Осколки разлетаются, кровь течет по лицу, а ты падаешь, но не в пустоту, а просто на землю…
Крик… Но он ползет к тебе, для тебя он лишь отдаленный шепот, пробиравшийся сквозь шум в голове. И ты все же понимаешь, что это крик… Крик Кати!
Ты пытаешься подняться, и тебе помогают… - тебя поднимают те двое, что добрались до тебя, и хватают за руки, и потому ты не можешь вырваться. Парень, что разбил бутылку о твою голову, хватает Катю. Вы стоите напротив, а это время человек в черном изорванном в клочья одеянии почти встал между вами. Мгновение – и он возле тебя, сжимает твой подбородок в ладони, которую больно сжимает, и с болью – пока лишь физической болью! – ты все больше возвращаешься к сознанию, чтобы увидеть ухмылку острых зубов на красивом лице, на которое ниспадают волосы пшеничного цвета, чуть не доходящие спереди до короткой щетины, на котором кошмарном огнем пылают глаза, которые вызывают… Страх.
И, что самое важное, в угол твоего зрения попадает Катя с ее испуганными глазами, с которыми она смотрит именно на тебя.
- Кирилл-Кирилл… - это повторившееся слово было произнесено так, словно этот человек, голос которого напоминал голос твоего «второго я», лишь чуть грубее, сейчас же, не сдержавшись, разорвет тебя на части. Тебя... Вас!
Ты пытаешься вырваться, услышав тихий стон Кати, но он прислоняет кулак к низу твоего живота и чуть давил, что ты чувствуешь невыносимую боль, вырывающиеся столь же тихим стоном, но уже с твой стороны. И тогда ты чуть опускаешь лицо вниз, потому что оно освобождается, и видишь, что на левую руку этого человека натянута перчатка с вправленными в нее лезвиями, а у него на поясе ножны кинжала с замысловатой ручкой, который блестел в руке…
Ты успеваешь рассмотреть все это лишь на мгновение, потому что голова вновь возносится до боли вверх, что ты прикусываешь губу, потому что не знаешь, что делать. Теперь на тебя смотрело лицо, лишенное и подобия улыбки, - оно было злое, злое лицо злого человека.
- Мм… если говоришь, что любишь любить вечно, то и люби, люби так, но не иначе, иначе обещание, которое дорого, теряет свою цену и становится мимолетным… - и тут он замирает и целует тебя, не отпуская подбородка, не обращая внимания на шок всех, всех, кто там находиться, а затем, бросив взгляд на Катю и вновь чуть ухмыльнувшись, он заканчивает фразу, что не довел до последнего слова: - мимолетным, как жизнь! – и в это мгновение он резко отстраняется от тебя и, молниеносно выхватив замысловатой кинжал из ножен, вонзил его в сердце Кати.
«Это судьба, Кирилл, теперь же настало время веселиться».
- Нет!! – кричишь ты. – Нет!.. – ты задыхаешься. - Нет! Нет!! – ты взрываешься – гнев, ярость, бешенство выходят наружу.
Ты смотришь в спину этому человеку, который убил ее…
Этот человек унес жизнь человека, который дороже твоей собственной жизни!
Ты смотришь и резко вырываешь правую руку у парня, который, видимо, или плохо держал ее, либо просто был слабее твоего настоящего состояние, но ты все же вырываешь ее – это главное! – и вонзаешься ей в лицо человека, что держит тебя с другой стороны. Ты вырываешься его глаза, столь податливые глаза. Он кричит, но ты не слышишь этого крика, ты просто отбрасываешься его глаза в сторону и, освободив и левую руку, бросаешься прямо в черное одеяние.
Но в одно мгновение время словно останавливается, ты не можешь пошевелиться, и в это единственное мгновение он поворачивается, и ты видишь его глаза – эти серые глаза, полные силы, и в первую очередь – зла, и он теперь наступает твоя очередь – теперь кинжал пронзает и тебя, но не сердце, а лишь какую-то часть живота, возможно, и легкое, и этот юноша отходит, но ты не успокаиваешься, ты хочешь броситься на него, разрывая, и рвать, рвать, рвать!.. Но встать не можешь…
- Уходим, - спокойно говорит юноша в черном, и два других человека, переглянувшись, берут за руки уже слепого парня, который тихо стонет, и убегают. Ты стонешь столь же тихо, стонешь и нервно переводишь взгляд с Кати на черный силуэт, с черного силуэта и на Катю, а точнее – на ее труп…
Ты ползешь к ней, сжимаешь в своих руках и, убрав челку с ее лица, словно начинаешь укачивать – тебя просто бьет дрожь.
- Не уходи… Не уходи… Не уходи… - повторяешь ты, как заведенный, и их глаз уже текут слезы.
Ты не помнишь, когда плакал в последний раз, да и плакал ли вообще, но сейчас ты плачешь, сжимаясь от холода.
И ты умираешь – ты чувствуешь это.
Злость; слезы; - все это от безысходности. Это психические защиты. Но рана в душе уже есть. Она течет, течет… И слезы текут, текут… И ее кровь тоже… И капли дождя – за крышей ливень. И зачем эти психические защиты? Чтобы ты не сошел с ума от боли…
Но ты уже сошел с ума, сука, уже!! Эта боль рвет, рвет, рвет, как ты хотел рвать его…
Почему… все… так?!
«Ты хороший» - отдаются в голове ее голосом слова, написанные ей.
Почему ты не смог спасти ее?..
Ты просто ничего не мог сделать… Ничего. Ничего… Ничего. Ничего! Ты ничего не мог сделать!
Хотя ты просто убеждаешь себя в этом… Так любят успокаиваться ничтожества.
«Голос внутри прав. Слышишь, ты прав!» - ты сжимаешь красные глаза от боли.
«Хочешь не быть таким? - тишина после крика, дождь и тело на твоих руках. – Подумай»
Тишина.
И ответ. Вслух. Как желание смотрящего на звезду.
-Да.
«Выпусти меня».
Ты вспоминаешь сон. Тот яркий сон. А точнее кошмар.
- И что тогда?
«Тогда у тебя будет еще один шанс».
Это возможно. Нужно просто послушать его, забыть о последствиях, которые могут быть, не думать, совсем не думать, и просто забыть – боль поведет вперед.
Ты смотришь на это тело.
Тело любимой.
Любовь уничтожает. Она убила вас. Вместе.
Ты не можешь потерять ее!
«Я люблю тебя» - говорила она, когда смотрела тебе в глаза под звездами.
«Я люблю тебя больше жизни. И мне страшно потерять тебя. Очень» - она говорила и это, кажется, еще совсем недавно говорила это.
Ты все вспоминаешь.
И это тело на твоих руках. Кровавое тело.
Кто бы ни были те люди, ты отомстишь…
Ты просто это знаешь.
«Я не хочу тебя терять!» - слезы вновь вырываются.
«И ты больше не будешь страдать» - близко, кажется, слишком близко говорит «второе я». Если он – это ты, то он не должен желать тебе плохого…
Если ты сможешь все это вернуть… Ты будешь счастливым.
Она на твоих руках… Любимая… Любимая… Катя.
Создается ощущение, что кто-то печатает твои мысли, и каждое нажатие – это капля, и руки работают все медленнее, они просто не могут больше печатать, и силы уходят, уходят… они теряют тебя…
И ты теряешь шанс, уходя в неизвестность. Сознание потеряно. А она мертва. Умница…
Отрывок из Главы VII
ВОЗВРАЩЕНИЕ И…
«…»
В этом месте ты пока столь же относительно живой встречаешься с ней в своем сознании – ты видишь ее…
Ты лезешь в карман и достаешь пачку сигарет и, достав одну, ты закуриваешь, смотря на могилу.
Прямо как первая в жизни затяжка… Самый отвратительный вкус в самом лучшем смысле этого слова. Тепло растекается по организму, и ты улыбаешься: оно разносится по тому организму, где давно властвует холод.
И тут голос говорит:
«Один вопрос, ты можешь спросить лишь его, и ты знаешь, о чем я» – он произносит это, и ты слышишь каждую букву, не то, что каждое слово, невероятно отчетливо, словно этот человек - или это не человек? - стоит прямо за спиной, над самым ухом.
Ты стоишь и куришь, а твой друг, настоящий друг просто смотрит на тебя, не произнося ни слова.
- Главный вопрос... - ты стоишь над могилой. - Как мне вернуть ее?..
«Просто загадай желание… только вслух», - его новые слова, и, сделав новую, столь отвратительную на вкус затяжку, ты произносишь:
- Катя, я хочу, чтобы ты вернулась… - и после этих слов мир вокруг закрутился, чтобы никогда уже не стать таким как прежде…
Сказка не кончилась: она только-только началась, и, если честно, никогда не кончалась – честность в том, что сказка – волшебство в жизни, просто есть те, кто могут его увидеть во всем, а некоторые не видят его и в любви.
Все только-только начинается…
В этом месте ты пока столь же относительно живой встречаешься с ней в своем сознании – ты видишь ее…
Ты лезешь в карман и достаешь пачку сигарет и, достав одну, ты закуриваешь, смотря на могилу.
Прямо как первая в жизни затяжка… Самый отвратительный вкус в самом лучшем смысле этого слова. Тепло растекается по организму, и ты улыбаешься: оно разносится по тому организму, где давно властвует холод.
И тут голос говорит:
«Один вопрос, ты можешь спросить лишь его, и ты знаешь, о чем я» – он произносит это, и ты слышишь каждую букву, не то, что каждое слово, невероятно отчетливо, словно этот человек - или это не человек? - стоит прямо за спиной, над самым ухом.
Ты стоишь и куришь, а твой друг, настоящий друг просто смотрит на тебя, не произнося ни слова.
- Главный вопрос... - ты стоишь над могилой. - Как мне вернуть ее?..
«Просто загадай желание… только вслух», - его новые слова, и, сделав новую, столь отвратительную на вкус затяжку, ты произносишь:
- Катя, я хочу, чтобы ты вернулась… - и после этих слов мир вокруг закрутился, чтобы никогда уже не стать таким как прежде…
Сказка не кончилась: она только-только началась, и, если честно, никогда не кончалась – честность в том, что сказка – волшебство в жизни, просто есть те, кто могут его увидеть во всем, а некоторые не видят его и в любви.
Все только-только начинается…
И отрывок из Главы VIII
УСНИ И ИСПЫТАЙ счастье
Кружится. Вертится. Вращается.
Мир вокруг такой забавный.
Он и, правда, любит играться людьми, которые не замечают, что они – лишь игрушки, маленькие и почти сломанные.
Глаза открываются, и ты понимаешь, что они всегда были закрыты, либо… ты просто сошел с ума. Но, быть может, это – простое мгновение – галлюцинация, которые столь любят тебя, как ты их, и это взаимная любовь.
Ты открываешь глаза и не понимаешь, что есть сон и что реальность, и какая вообще, к черту, грань, если она есть?
«!» - очнулся…
- Кирилл, ты в порядке?.. - это не может быть ее голос! Тихий, нежный и… столь чистый. Голос Кати…
«… - *урезает текст, чтобы войти в максимальный допустимый объем по прозе*»
Вновь поцелуй. Как раньше.
Такой сладкий, такой родной и такой забытый…
«… - *думает, ну и ладно, зато неплохо урезаю, наверно xD*»
Это был самый прекрасный в мире сон-реальность…
Но реально ли это так?
- Второй, - видимо, теперь ты его будешь называть именно так, - что все это значит?
«Это ты узнаешь потом» - и больше ты не мог выйти с ним на связь в этот день…
И после всего пережитого ты ложишься в постель, закрываешь глаза и…
Мир вокруг такой забавный.
Он и, правда, любит играться людьми, которые не замечают, что они – лишь игрушки, маленькие и почти сломанные.
Глаза открываются, и ты понимаешь, что они всегда были закрыты, либо… ты просто сошел с ума. Но, быть может, это – простое мгновение – галлюцинация, которые столь любят тебя, как ты их, и это взаимная любовь.
Ты открываешь глаза и не понимаешь, что есть сон и что реальность, и какая вообще, к черту, грань, если она есть?
«!» - очнулся…
- Кирилл, ты в порядке?.. - это не может быть ее голос! Тихий, нежный и… столь чистый. Голос Кати…
«… - *урезает текст, чтобы войти в максимальный допустимый объем по прозе*»
Вновь поцелуй. Как раньше.
Такой сладкий, такой родной и такой забытый…
«… - *думает, ну и ладно, зато неплохо урезаю, наверно xD*»
Это был самый прекрасный в мире сон-реальность…
Но реально ли это так?
- Второй, - видимо, теперь ты его будешь называть именно так, - что все это значит?
«Это ты узнаешь потом» - и больше ты не мог выйти с ним на связь в этот день…
И после всего пережитого ты ложишься в постель, закрываешь глаза и…
* * *
«Тик-так. Тик-так. Тик-так» - знакомая мелодия…
Создается ощущение, что барабанная палочка в виде стрелы бьет прямо по твоему мозгу, - не правда ли, чушь?
Но ты открываешь глаза, и от ужаса глаза открываются еще шире, но это такой милый ужас… - «Он добрый» - сказала бы Катя.
- Твою мать! – говоришь ты. – Не могу в это поверить…
В жизни столько случайностей, и, когда ты переваливаешься, словно пьяный, и падаешь с постели, встаешь и бежишь в ванную к зеркалу, где на тебя смотрит твое столь еще невинное лицо со светлыми волосами из прошлого, твое лицо, каким оно было год назад, - это реально именно «твою мать».
«Ну вот, кажется, и узнал чуть-чуть» - говорит голос, а ты, поворачиваешься, словно пьяный, и, открыв входную дверь, выбегаешь на улицу, где осматриваешься, а мир словно кружится вокруг тебя – ты, наверно, эгоист, но он, правда, кружится.
Это не твой настоящий мир – это мир сказка, который воспарил к тебе из прошлого, прилетел, чтобы дать второе крыло.
Ты, каким ты стал, смотришь на небо, где пролетает птица, и тогда ты улыбаешься и начинаешь ржать как сумасшедшый, - впрочем, если с тобой случается нечто подобное, то ты, наверно, точно спятил, - веселый парадокс.
«Удивлен? Это только начало, - говорит голос. – Иди-ка ты прогуляйся, мальчик, только вначале приведи-ка себя в порядок».
Твое твердое правило? Ты его последний год часто нарушал…
Усидеть на месте, когда происходит нечто подобное, сложновато, - хочется прыгать и смеяться как склизкий червяк, которому кажется, что оно – все.
- Это что – действительно не сновидение? – спрашиваешь ты и вновь не можешь остановиться от смеха.
«Это второй шанс», - говорит голос, и со словами в сознание врывается понимание того, что ты можешь все изменить, именно все…
«…»
Создается ощущение, что барабанная палочка в виде стрелы бьет прямо по твоему мозгу, - не правда ли, чушь?
Но ты открываешь глаза, и от ужаса глаза открываются еще шире, но это такой милый ужас… - «Он добрый» - сказала бы Катя.
- Твою мать! – говоришь ты. – Не могу в это поверить…
В жизни столько случайностей, и, когда ты переваливаешься, словно пьяный, и падаешь с постели, встаешь и бежишь в ванную к зеркалу, где на тебя смотрит твое столь еще невинное лицо со светлыми волосами из прошлого, твое лицо, каким оно было год назад, - это реально именно «твою мать».
«Ну вот, кажется, и узнал чуть-чуть» - говорит голос, а ты, поворачиваешься, словно пьяный, и, открыв входную дверь, выбегаешь на улицу, где осматриваешься, а мир словно кружится вокруг тебя – ты, наверно, эгоист, но он, правда, кружится.
Это не твой настоящий мир – это мир сказка, который воспарил к тебе из прошлого, прилетел, чтобы дать второе крыло.
Ты, каким ты стал, смотришь на небо, где пролетает птица, и тогда ты улыбаешься и начинаешь ржать как сумасшедшый, - впрочем, если с тобой случается нечто подобное, то ты, наверно, точно спятил, - веселый парадокс.
«Удивлен? Это только начало, - говорит голос. – Иди-ка ты прогуляйся, мальчик, только вначале приведи-ка себя в порядок».
Твое твердое правило? Ты его последний год часто нарушал…
Усидеть на месте, когда происходит нечто подобное, сложновато, - хочется прыгать и смеяться как склизкий червяк, которому кажется, что оно – все.
- Это что – действительно не сновидение? – спрашиваешь ты и вновь не можешь остановиться от смеха.
«Это второй шанс», - говорит голос, и со словами в сознание врывается понимание того, что ты можешь все изменить, именно все…
«…»